Был у меня приятель по дворовому детству с редким для наших широт именем – Эрик. Как это принято говорить в публицистике – человек непростой судьбы: три судимости с лишением свободы. К тридцати годам Эрик был уже изрядно облысевшим мужчиной с морщинистым лицом и комплекцией мальчика-подростка.

В одну из редких наших встреч он рассказал любопытную историю. Оказалось, в перерывах между отсидками, Эрик несколько месяцев прожил в Санкт-Петербурге. Уж каким ветром занесло его в северную столицу – Бог весть.

И вот однажды на Невском его избили какие-то хулиганы. Не то, чтобы избили даже. Так, слегка попинали. Покуражились над доходягой. Эрик особо и не отмахивался, лишь прикрывал отмороженные в штрафном изоляторе почки. Когда экзекуция закончилась, молча поднялся, отряхнул одежду и поехал домой. Там переоделся в чистое, взял на кухне большой разделочный нож, спрятал его в рукав куртки. И отправился обратно, на Невский.

Найти там избивших его хулиганов он, конечно, не надеялся. Намерение у него было совсем другое.

— Я, Саш, так решил. Сейчас выйду из метро, пойду по тому же маршруту. И если в этот раз меня не то, что ударит кто-то, а просто – скажет что-нибудь не то или даже посмотрит не так – тут же бью. Насмерть, пока дышать не перестанет.

— Эрик, и что, совсем-совсем не жалко было бы убивать человека вот так – ни за что?

— Э, брат, в том и штука. Жалеть тут нельзя, иначе не выйдет ничего. Тут вообще все нужно «выключить» — голову, сердце. Чтоб ни мыслей, ни жалости – ничего не осталось. Только – готовность убивать.

— И что было дальше? – спросил я, хотя слушать эти откровения было жутковато.

— Дальше? – усмехнулся Эрик. – Дальше я шел по Невскому. И представлял, что я сам и есть – этот нож, что у меня в рукаве. Мертвая заточенная железка. Которой, – ты правильно сказал, – никого не жалко, потому что ей жалеть нечем.

Я молчал. Теперь спрашивать уже совсем не хотелось. Но Эрик продолжил и без расспросов.

— Дело вечером было. Люди прогуливались не спеша, дышали воздухом. Но как только видели меня, тут же менялись в лице и обходили метра за три. К стенам жались, к поребрику, лишь бы от меня подальше, как от бешеной собаки. А я шел и, как нож, эту гуляющую толпу рассекал. Люди, они ведь такие, Саш… Жить очень хотят. И смерть свою чуют, даже если совсем глупые или пьяные. А я для них в тот вечер и был смертью. Так-то вот…

С каждой его фразой я в очередной раз убеждался, что духовный мир – реальность. И что совсем не Эрика боялись люди в тот вечер на Невском. Ну в самом деле – идет тебе навстречу прилично одетый человек, в котором сорок шесть кило весу и росту – метр с кепкой. И что, увидев его, ты испытываешь инфернальный ужас? Да какое бы выражение лица у него там ни было – ну не сможет он сам по себе произвести такого жуткого впечатления.

Людям страшен был не Эрик, а дух, который им в тот момент овладел. Тот самый дух, который охотно приходит, когда из головы выметаются все мысли, а из сердца – жалость и сострадание. И остается лишь готовность убивать. Вот эту страшную силу, нашедшую себе подходящий «инструмент» в виде оскорбленного тщедушного человека, и чувствовали перед собой несчастные, перепуганные насмерть прохожие.

Не знаю, кто научил Эрика этому демоническому «кун-фу». Скорее всего, какой-нибудь матерый урка в лагере. Слава Богу, в тот вечер обошлось без жертв. Эрик прогулялся по Невскому, вдоволь попугал народ, и на том успокоился. Страх десятков ни в чем не повинных людей показался ему достаточной компенсацией за перенесенное унижение.

Дальше Эрик еще что-то рассказывал о своих «героических» похождениях в Питере, но я его уже не очень слушал. Мне подумалось вдруг, что вот – выкинул человек из головы здравый смысл, из сердца – сострадание, решил убивать любого, кто хотя бы минимум агрессии в его адрес проявит. И тут же явился к нему в подмогу дух злобы. А почему так? А потому что человек решил творить зло всерьез, по-настоящему. Иначе, как сам же Эрик и сказал, – ничего не выйдет.

Но если даже злой дух так быстро приходит оказать содействие твердо решившему убивать неповинных, неужели же Господь будет медлить в помощи тому, кто столь же твердо решился исполнить Его заповедь?

К слову говоря, в психологии есть похожая мысль: любой ресурс - энергия, вовлеченность, готовность довести начатое до конца - появляется только там, где у человека уже есть конкретная задача. Нет задачи - не будет и ресурса.

Вот, собственно, и все.

Есть решимость творить зло – дух зла тут же готов помочь.

Будет решимость творить добро – Бог поможет.

Нету решимости – вообще ничего не сможешь сделать, ни доброго, ни злого.

Каравай-каравай, чего хочешь выбирай…

Маленький слабый Эрик засунул нож в рукав и отправился на Невский.

Большой и сильный Серафим Саровский отдал напавшим на него разбойникам свой топор и сказал: «Делайте, что вам надобно».

А я, вот, сижу сейчас за компом и никак не решусь набрать последнюю строчку этого текста – о том, на что же я сам готов решиться в этой жизни. Которой, к слову сказать, осталось не так уж и много.